Неточные совпадения
— Я больше тебя знаю свет, — сказала она. — Я знаю этих людей, как Стива, как они смотрят на это. Ты говоришь, что он с ней говорил об тебе. Этого
не было. Эти люди делают неверности, но свой домашний очаг и жена — это для них святыня. Как-то у них эти женщины остаются в презрении и
не мешают
семье. Они какую-то черту
проводят непроходимую между
семьей и этим. Я этого
не понимаю, но это так.
Степан Аркадьич
не обедал дома, но обещал приехать
проводить сестру в
семь часов.
«Куда? Уж эти мне поэты!»
— Прощай, Онегин, мне пора.
«Я
не держу тебя; но где ты
Свои
проводишь вечера?»
— У Лариных. — «Вот это чудно.
Помилуй! и тебе
не трудно
Там каждый вечер убивать?»
— Нимало. — «
Не могу понять.
Отселе вижу, что такое:
Во-первых (слушай, прав ли я?),
Простая, русская
семья,
К гостям усердие большое,
Варенье, вечный разговор
Про дождь, про лён, про скотный двор...
Кроме старообрядцев, на Амагу жила еще одна
семья удэгейцев, состоящая из старика мужа, его жены и трех взрослых сыновей. К чести старообрядцев нужно сказать, что, придя на Амагу, они
не стали притеснять туземцев, а, наоборот, помогли им и начали учить земледелию и скотоводству; удэгейцы научились говорить по-русски,
завели лошадей, рогатый скот и построили баню.
До
семи лет было приказано
водить меня за руку по внутренней лестнице, которая была несколько крута; до одиннадцати меня мыла в корыте Вера Артамоновна; стало, очень последовательно — за мной, студентом, посылали слугу и до двадцати одного года мне
не позволялось возвращаться домой после половины одиннадцатого.
Устенька в отчаянии уходила в комнату мисс Дудль, чтоб
отвести душу. Она только теперь в полную меру оценила эту простую, но твердую женщину, которая в каждый данный момент знала, как она должна поступить. Мисс Дудль совсем сжилась с
семьей Стабровских и рассчитывала, что, в случае смерти старика, перейдет к Диде, у которой могли быть свои дети. Но получилось другое: деревянную англичанку без всякой причины возненавидел пан Казимир, а Дидя, по своей привычке, и
не думала ее защищать.
— Вот ты и осудил меня, а как в писании сказано: «Ты кто еси судий чуждему рабу: своему господеви стоишь или падаешь…» Так-то, родимые мои! Осудить-то легко, а того вы
не подумали, что к мирянину приставлен всего один бес, к попу —
семь бесов, а к чернецу — все четырнадцать. Согрели бы вы меня лучше водочкой, чем непутевые речи
заводить про наше иноческое житие.
С мельчайшими подробностями рассказывали они, как умирала, как томилась моя бедная бабушка; как понапрасну звала к себе своего сына; как на третий день, именно в день похорон, выпал такой снег, что
не было возможности
провезти тело покойницы в Неклюдово, где и могилка была для нее вырыта, и как принуждены была похоронить ее в Мордовском Бугуруслане, в
семи верстах от Багрова.
— И прекрасно сделаешь, мой друг, — сказала бабушка уже
не тем недовольным голосом, которым говорила прежде. — St.-Jérôme, по крайней мере, gouverneur, который поймет, как нужно вести des enfants de bonne maison, [детей из хорошей
семьи (фр.).] a
не простой menin, дядька, который годен только на то, чтобы
водить их гулять.
— Получил, между прочим, и я; да, кажется, только грех один. Помилуйте! плешь какую-то отвалили! Ни реки, ни лесу — ничего! «Чернозём», говорят. Да черта ли мне в вашем «чернозёме», коли цена ему — грош! А коллеге моему Ивану Семенычу — оба ведь под одной державой, кажется, служим — тому такое же количество леса, на подбор дерево к дереву,
отвели! да при реке, да в
семи верстах от пристани! Нет, батенька,
не доросли мы! Ой-ой, как еще
не доросли! Оттого у нас подобные дела и могут проходить даром!
В г. К. он и сблизился с
семьей Тугановских и такими тесными узами привязался к детям, что для него стало душевной потребностью видеть их каждый вечер. Если случалось, что барышни выезжали куда-нибудь или служба задерживала самого генерала, то он искренно тосковал и
не находил себе места в больших комнатах комендантского дома. Каждое лето он брал отпуск и
проводил целый месяц в имении Тугановских, Егоровском, отстоявшем от К. на пятьдесят верст.
Заведутся у него деньги, — он
не купит себе чего-нибудь необходимого,
не отдаст починить куртку,
не заведет новых сапогов, а купит калачика, пряничка и скушает, — точно ему
семь лет от роду.
— Конечно, это хорошо бы, да ведь как её, всю-то Россию, к одному
сведёшь? Какие, примерно, отсюдова — от нас вот — люди на государеву службу годятся? Никому ничего
не интересно, кроме своего дома, своей
семьи…
Сестра продолжала и закончила постройку с тою же быстротою, с которой он вел ее, а когда дом был совершенно отстроен, первым пациентом вошел в пего ее брат.
Семь лет
провел он там — время, вполне достаточное для того, чтобы превратиться в идиота; у него развилась меланхолия, а сестра его за это время постарела, лишилась надежд быть матерью, и когда, наконец, увидала, что враг ее убит и
не воскреснет, — взяла его на свое попечение.
— Сегодня в охрану
не явилось
семь человек, — почему? Многие, кажется, думают, что наступили какие-то праздники? Глупости
не потерплю, лени — тоже… Так и знайте… Я теперь
заведу порядки серьёзные, я —
не Филипп! Кто говорил, что Мельников ходит с красным флагом?
Тетушке Клеопатре Львовне как-то раз посчастливилось сообщить брату Валерию, что это
не всегда так было; что когда был жив папа, то и мама с папою часто езжали к Якову Львовичу и его жена Софья Сергеевна приезжала к нам, и
не одна, а с детьми, из которых уже два сына офицеры и одна дочь замужем, но с тех пор, как папа умер, все это переменилось, и Яков Львович стал посещать maman один, а она к нему ездила только в его городской дом, где он
проводил довольно значительную часть своего времени, живучи здесь без
семьи, которая жила частию в деревне, а еще более за границей.
Возвратясь домой, князь, кажется, только и занят был тем, что ожидал духовную, и когда часам к
семи вечера она
не была еще ему привезена, он послал за нею нарочного к нотариусу; тот, наконец, привез ему духовную. Князь подписал ее и тоже бережно запер в свой железный шкаф. Остальной вечер он
провел один.
Я с особенной учтивостью
проводил его до передней (как
не провожать человека, который приехал с тем, чтобы нарушить спокойствие и погубить счастье целой
семьи!). Я жал с особенной лаской его белую, мягкую руку.
Начальники квартирных комиссий и бургомистры городов, в которых я останавливался,
отводили мне всегда спокойные и даже роскошные квартиры; но в
семье не без урода, говорит русская пословица.
Степан редкую ночь
не проводил на Прокудинском задворке; его и собаки Прокудинские знали; но в
семье никто
не замечал его связи с Настею.
Точно так же, как рассказывал лесной охотник о своих ночных страхах и видениях в лесу, рассказывает и рыбак в своей
семье о том, что видел на воде; он встречает такую же веру в свой рассказы, и такое же воспламененное воображение создает таинственных обитателей вод, называет их русалками, водяными девками, или чертовками, дополняет и украшает их образы и
отводит им законное место в мире народной фантазии; но как жители вод, то есть рыбы — немы, то и водяные красавицы
не имеют голоса.
— Напрасно ты на людей столько внимания обращаешь; каждый живёт сам собой — видишь? Конечно, теперь ты один на земле, а когда
заведёшь семью себе, и никого тебе
не нужно, будешь жить, как все, за своей стеной. А папашу моего
не осуждай; все его
не любят, вижу я, но чем он хуже других —
не знаю! Где любовь видно?
Сначала я принял умное положение Павлуся: глаза установил в потолок и руки отвесил, но, услыша вопрос, должен был поскорее руки запрятать в карманы, потому что я, следуя методу домине Галушкинского, весь арифметический счет производил по пальцам и суставам. Знав твердо, что у меня на каждой руке по пяти пальцев и на них четырнадцать суставов, я скоро сосчитал восемь и
семь и,
не сводя глаз с потолка, отвечал удовлетворительно.
В купеческих
семьях ни одной свадьбы
не венчали без того, чтобы мать нареченную невесту
не свозила прежде к блаженному узнать, какова будет судьба ее,
не будет ли муж пьяница, жену
не станет ли колотить, сударочек
не заведет ли, а пуще всего,
не разорится ли коим грехом.
В
семь лет злоречие кумушек стихло и позабылось давно, теперь же, когда христовой невесте стало уж под сорок и прежняя красота сошла с лица, новые сплетки
заводить даже благородной вдовице Ольге Панфиловне было
не с руки, пожалуй, еще никто
не поверит, пожалуй, еще насмеется кто-нибудь в глаза вестовщице.
— Я пешком добреду до перевоза. На пароме перееду. Антон Пантелеич
проводит вас до Заводного. Ну, дорогой Михаил Терентьевич! в добрый путь!.. На пароходе
не извольте храбриться. Как
семь часов вечера — в каюту… Капитану я строго-настрого вменяю в обязанность иметь над нами надзор. И в Самаре
не извольте умничать — противиться лекарям… Пейте бутылок по пяти кумысу в день — и благо вам будет.
Все
семь лет его женатой жизни она
провела в другой усадьбе; в явной ссоре с матерью Сани
не была, но
не прощала обиды и ждала часа отместки.
— Стыдно вам! — зазвучал снова ее голос. — Стыдно вам, что вы, зная, как
проводит время этот мальчик, оторванный от
семьи, безвольный и мягкий,
не остановили его вовремя,
не пришли к нам, наконец, за советом. Ведь мы здесь как сестры и братья, чего же нам стесняться, господа? Да, он ничем
не виноват, этот несчастный Федя. Его увлекли дурные примеры гадких мальчишек, и вот…
Пожил Митька у меня месяцев с восемь. Андрей Васильич Абдулин той порой на теплые воды собрался жену лечить. Ехал в чужие край всей
семьей. Стал у меня Митька с ними проситься. Что ж, думаю, избным теплом далеко
не уедешь, печка нежит, дорога разуму учит, дам я Митьке партию сала, пущай продаст его в чужих краях; а благословит его бог, и заграничный торг
заведем!.. Тут уж меня никто
не уговаривал — враг смутил!.. Захочет кого господь наказать — разум отымет, слепоту на душу нашлет!..
С каким наслаждением я бы исполнила желание этой симпатичнейшей и милейшей из антрепренерш — хозяек театра, но… зимой надо много работать на школьной сцене, готовясь к выпуску, а весной истекает срок отлучки рыцаря Трумвиля. Он приедет, и я
не знаю, где я
проведу лето с
семьей.
Дети
не заставили отца повторять приглашение и с большим аппетитом принялись за еду. Старик Андрон, стоя у притолоки, рассказывал Волгину про хозяйственные дела на хуторе. Хутор был куплен Юрием Денисовичем этою весною в одном из прелестных уголков России, и он впервые с
семьей приехал сюда
провести лето и отдохнуть на деревенском просторе.
Домочадцы
провожали главу
семьи, но сын
не участвовал в этих проводах.
— Ну вас к ляду с вашим барином, — лукаво улыбнулась Ириша. — Урвалась на минутку. Семь-ка, [А ну, давай, ну-ка.] думаю, посмотрю,
не завел ли мой Яков какую ни на есть зазнобушку. Испытать захотела, словам-то мужчин тоже верить, ох, погодить надо.
— Прошу вас, милостивый государь, относиться к моим словам несколько серьезнее. Вчера произошли такие вещи, что я приобрела неотъемлемое право говорить с вами именно так, как говорю. Вы спрашиваете о здоровье вашей жены, которая
провела ночь, оплакивая разочарование брака и все-таки беспокоясь о здоровье своего мужа, возвратившегося в
семь часов и
не подающего признаков жизни до двух.
Павел Флегонтыч. Найти возможность быть ныне в
семь часов вечера в Садовой, у Сухаревой башни… Возьмите с собою Медовицыну, скажите ей, что вы хотите посетить бедное семейство… одни, без свидетелей… Знаю ваше прекрасное сердце — это случается с вами
не в первый раз… Выйдите из кареты… на углу переулка будут вас ждать… Если вы доверяетесь чести моей, я сам
провожу вас к вашему отцу, но,
проводив, оставлю вас.
Туда-то и отправились все трое из театра,
не доглядев представления. Хозяин
провел их в угловую комнату о
семи окнах, служившую ему кабинетом. В камине ярко пылали дрова и освещали роскошно и комфортабельно убранный уголок знаменитого «любимца Елизаветы». Укромность и уютность, несмотря на огромные размеры комнаты, придавали ей большие шкафы, наполненные книгами, турецкие диваны, ковры и массивные портьеры.
Вот когда Баранщиков вспомянул предсказание, которое ему делали зарубежные запорожцы, которых он хотел исправить, звал возвратиться в Россию, а они ему отвечали: «иди сам, а когда и пойдешь, то добра
не найдешь…» Вот оно все это теперь и сбывалося!.. Что еще могло быть хуже, как попасть из кофишенков да в соляные варницы с отработкою по двадцать четыре рубля в год! За триста пять рублей ему там пришлось бы
провести лет
семь…
Она
не понимала, чем он так восхищался, рассказывая с восторгом про богатого хозяйственного мужика Матвея Ермишина, который всю ночь с
семьей возил снопы, и еще ни у кого ничего
не было убрано, а у него уже стояли одонья.